— Да уж… — недовольно протянул генерал. — Похоже, наш эксперимент провалился — без треска, потому что с маслом, зато по самую маковку… Палыч, что скажешь? Снял он вас или нет?
— Сня…кх…кх… — Атлет не мог вымолвить слово — гипертрофированные мышцы шеи сдавливали горло.
— Не слышу! Еще раз: снял или нет?!
— Да!!! Кх… Кх…
— Молодец, — похвалил генерал. — Я ценю твою искренность. Но твое тугодумство мне не нравится. Что мешало сразу сказать: да, скорее всего — снял? И обошлись бы без всей этой комедии. А, Палыч?
— Хррр… Пожжалуссс…
— И теперь, разумеется, мы будем действовать так, как если бы точно знали, что запись с вашими харями и мерзкими деяниями гуляет где-то по Москве и в любой момент может появиться в Сети. То есть вам надо найти этих крыс — или крысу — как можно быстрее и в буквальном смысле ценой любых затрат и потерь. Думаю, здесь долгие убеждения не нужны, и так всем все ясно.
С этими словами генерал, не прощаясь, направился к выходу. Володя подхватил ноутбук и камеру и поспешил следом.
— А что… с Палычем? — дрогнувшим голосом уточнил Валентин.
— Валя, что за вопрос? — на ходу возмутился генерал. — Вы что, совсем меня за живодера держите? Немедля достаньте его и приведите в чувство.
Шота и Валентин переглянулись и разом облегченно вздохнули. Они оба прекрасно знали, на что способен Хозяин, так что вопрос был задан вполне по существу…
До пункта назначения я добирался полтора часа. Причем для того, чтобы доехать до Буровой, мне понадобилось что-то около часа, и еще полчаса я гулял кругами по окрестностям, выискивая собственно «базу».
А просто сработал стереотип: я искал здание, хотя бы отдаленно напоминающее дом номер четыре на Старой площади. «База» — это было сказано так солидно и уверенно, что невольно возникала мысль: значит и билдинг там должен быть как минимум аналогичный, а то и посолиднее. Может, целая группа правительственных зданий за высоченным забором и под охраной батальона «спецуры».
Увы, здание во всей округе было всего одно, а заборы и вовсе отсутствовали, если не считать за таковые обломки штакетника на покосившихся гнилых столбиках вокруг того самого единственного здания.
Это было что-то типа насосной станции — обшарпанное одноэтажное строение, возведенное, очевидно, в эпоху репрессий (и, вполне возможно, специально для этих самых репрессий — антураж тут было такой, что впору снимать фильмы об ужасах сталинских застенков), на обрывистом берегу Москвы-реки, с виду настолько неухоженное и заброшенное, что на ум невольно приходило: надо же, и как до сих пор еще не снесли этот страшный бомжатник? Все-таки здесь парково-экскурсионная зона, ежели ненароком какой-нибудь сумасшедший гид заведет сюда иностранцев, будет очень неудобно.
Пошатавшись по окрестностям, я вволю налюбовался видами на Москву-реку, на дикие заросли некогда ухоженного огромного лесопарка, к превеликому своему огорчению, измазал в грязи парадные туфли и вернулся к угрюмой «сталинке» — мне показалось, что я слышал оттуда какие-то голоса.
При ближайшем рассмотрении «домишко» оказался довольно немаленьким зданием, по конфигурации похожим на штаб нашего полка. Все окна, кроме двух — справа и слева от входа, были заколочены досками. В этих, не заколоченных, окнах, на удивление, оказались стекла и даже решетки. В том, что слева, была раскрыта форточка, оттуда и доносились голоса.
Интересно… У меня начинают появляться нехорошие подозрения…
Тяжелая дубовая дверь была распахнута настежь и заложена снизу драным солдатским сапогом — чтобы не закрывалась. Не без опаски войдя в здание, я понял, что это вовсе не жест доброй воли из серии «сегодня и всегда у нас день открытых дверей», а продуманная необходимость. Интерьер был представлен просторной прихожей, без единого намека на мебель, и широким длинным коридором, по обеим сторонам которого виднелись закрытые двери. Единственным источником света здесь был вот этот самый дверной проем: под потолком не висело ни одной лампы, а собственно в коридоре окна отсутствовали. Да, вот еще деталь: мусора не было, но уборку тут не делали как минимум пару лет, так что пол был покрыт ровным слоем затвердевшей грязи с обильным вкраплением следов от ребристых подошв.
Деликатно постучав, я открыл первую дверь слева.
В этом помещении меблировка присутствовала: двухъярусная солдатская кровать, два табурета и… Так, матрац за меблировку сойдет? Если да, то здесь вообще было богато: матрацев аж четыре, причем новенькие, три, свернутые, лежали на втором ярусе кровати, а один расстелен на нижнем.
На матраце сидели двое типов в возрасте до тридцати, вполне мужланского обличья (то есть явно не художники и даже не «тонкие натуры») и оживленно спорили, рассматривая потрепанную карту, развернутую на табурете. Точнее, спорил один: худощавый подвижный брюнет — он азартно тыкал пальцем в карту и, судя по всему, что-то пытался доказать своему собеседнику. Собеседник — монументально спокойный крепыш, не пойми какого окраса (очень короткая стрижка, сразу и не определишь — то ли рыжий, то ли золотой, но, в общем, будем пока что считать его блондином), с ленивой усмешкой качал головой и, судя по всему, верить в доказательства не спешил. Оба были одеты в потертый камуфляж — но разных марок, и неодинаковые же «берцы» не первой свежести. То есть можно было сделать вывод, что экипировались эти люди на разных складах и, вполне возможно, служили в разных подразделениях. А то, что служили, — это даже к гадалке не ходи, за год я научился нашего брата вояку за версту распознавать.