— Ты что, не видишь, что мы нищие? Ты что, не знаешь, что мне придется целый год побираться, чтобы более-менее поднять ведомство?
— Володя, какое «ведомство»? Какой «год»? Да вас через квартал закроют! Если не раньше…
— Ну, товарищ адмирал… Не ожидал от тебя такого, — ледяным тоном заявил Домовитый. — Наши документы готовы?
— Готовы. — Доктор выдернул у меня из-под мышки скоросшиватель и протянул Домовитому. — Машина, здание, имущество.
— Вот и замечательно. Подержи-ка папку. — Домовитый достал из кармана затрапезную ручку — даже рядом не «Паркер», быстро подмахнул все бумаги и кивнул адмиралу: — Подписывай.
— Что это?
— Документы, отражающие реальное положение дел.
— Какое «реальное»? — Адмирал забрал у доктора свою папку с лежавшими на ней нашими документами и принялся листать бумажки. — Не понял… Две кровати, четыре табурета и шесть матрацев?! Вы что, издеваетесь?! Я не буду это подписывать!
— Как хочешь. — Домовитый пожал плечами и многозначительно ткнул пальцем в потолок. — В таком случае завтра в полдень будешь подписывать там. И, вполне возможно, не только эти документы.
— Ты меня пугаешь?
— Нет, всего лишь ставлю в известность.
— Это после всего, что мы с тобой…
— Нет, это после того, как ты пытался меня нае…ть. Подписывай, да поеду я — некогда мне тут с тобой. — Домовитый вновь ткнул пальцем в потолок. — Или завтра в полдень — там.
— Да на, подавись! — Адмирал дрожащими руками достал роскошный «Паркер» и стал размашисто подписывать бумаги. — На! На! Ешь мою кровь, гад…
Вы не поверите, но голос адмирала в этот момент стал сырым и дребезжащим: мне показалось, что он сейчас заплачет от обиды, как маленький капризный мальчишка, которому мама обещала большую красивую игрушку, а в итоге купила всего лишь петушиный леденец. Или вообще ничего не купила. Мне было так неловко и неудобно присутствовать при этой душераздирающей сцене — даже в качестве простого зрителя, что я втянул голову в плечи и прижался спиной к стене.
— Ну вот и молодец. — Домовитый забрал бумаги — вместе с папкой, внимательно посмотрел, на месте ли все подписи и отдал доктору.
— Все, я могу идти? — все тем же дребезжащим голосом уточнил адмирал.
— Да, товарищ адмирал, вы свободы, — кивнул Домовитый. — Только не забудьте забрать свою пьянь с моего объекта.
— Заберите его, — бросил через плечо адмирал, стремительным шагом направляясь к выходу.
— А папочку? — крикнул вдогон доктор.
— В ж… себе засунь! — неожиданно тонко крикнул адмирал, выбегая на улицу.
Каперанги вошли на «камбуз», ухватили за руки дородного камрада в хорошем комке и, пыхтя от напруги, поволокли его на выход.
— Ну, в ж… это вряд ли поместится, — глубокомысленно хмыкнул доктор, рассматривая папку. — Но на приставной тумбе у рабочего стола будет смотреться весьма элегантно. Так что, спасибо дважды краснознаменному флоту за неожиданный подарок. Или трижды краснознаменному?
— Не того взяли! — спохватился я.
— Почему не того? — Доктор сунул папку под мышку и вслед за Домовитым тоже направился к выходу. — Это их инженер.
— Как это «их»? — Я не замедлил присоединиться к доктору. — Что значит — «их»? Откуда вы…
— Я ваши досье читал, — напомнил доктор. — Там фото. Наш инженер — который помельче, в штатском. А почему это вас так расстроило, коллега?
— Да нет, это я так… Просто подумал…
Просто я вспомнил про зажигалку, которую машинально сунул в карман куртки после того, как развел костер. Сунул не насовсем: вполне серьезно планировал вернуть хозяину, как только освобожусь, но замотался, забыл, вылетело из головы…
Красть нехорошо. Это я знаю точно, меня этому учили с самого детства. А красть у своих — это вообще едва ли ни самое страшное преступление после предательства! В любом мужском коллективе это называется крысятничеством. Тот, кто это делает, соответственно — крыса, со всеми вытекающими.
Это что же, получается… Получается, я обокрал коллегу, соратника, боевого товарища?! Ну ни…
Мои прекраснодушные угрызения были прерваны очнувшимся морским инженером.
Инженер, очевидно, не понял, где он находится, куда его тащат и что вообще происходит. А может, он воевал и аналогичные таскания у него ассоциировалось с пленом. Как бы там ни было, очнувшись, инженер помотал головой, взревел, как бык на корриде, и принялся яростно вырываться.
Каперанги — тоже ребята здоровые да откормленные на казенных хлебах, принялись его утихомиривать, в результате получилась порядочная свалка. Инженер отчаянно лягался и страшным голосом кричал:
— Врагу! Не сдается!! Наш гордый… Убью, б…!!!
Все это было неожиданно и очень зрелищно: я такого ранее никогда не наблюдал. В этот момент я вдруг остро понял, что имел в виду камрад Гашек, когда писал, что сапер Водичка — друг Швейка — бился как лев. Я понял! Именно так они — саперы (инженеры то есть) и бьются — как львы, яростно, неистово, с дикими криками и неистощимым вдохновением.
К каперангам присоединился водила в штатском, но они бы и втроем вряд ли справились, если бы на помощь им не пришел ловкий Юра. Мы-то все праздно глазели на это безобразие: и Домовитый с охраной, и весь наш «Бункер» (о, видите, я уже ассоциирую себя с новым местом службы), а Юра — душа-человек, почему-то проникся флотскими проблемами и поспешил на помощь. Он ухватил инженера за ногу, и они вчетвером с большим трудом, в три приема, запихали его в «Волгу».
Впрочем, финальный момент посадки инженера я не видел, потому что мне в голову пришла замечательная мысль: под шумок можно вернуть зажигалку на место. То есть момент был очень важный: сейчас или никогда! Если этот очнулся, то и наш может в любой момент прийти в себя, так что мне следовало спешить.